Цикл лекций Вадима Басса на Арзамаcе

Архитектура окружает нас, это часть нашей повседневной жизни и мы видим её каждый день. Доцент факультета истории искусств Европейского Университета в СПб Вадим Григорьевич Басс повествует о том, как развивались коммуникативные навыки архитектурных стилей и эпох. Одна из многих жемчужин на Арзамасе, не пожалейте времени посмотреть все 8 лекций.

Хайлайты

Про общее:

• Простейшая информация приходит из фасада здания: доходные дома или дома-коммуналки
• Архитектор доказывает обществу состоятельность избранных решений, а способы доказательств могут быть различны. В античности — это «выращивание» гармонично сложенного, как человек, здания, в 18 веке — «игра в кубики», комбинаторика, но при этом форма здания говорит о назначении этого здания.
• Архитектура — смесь пространственно-обозначенной объективной реальности и искусства убеждения. К середине 20 века архитектура стала уходить от «здания как выглядит» к «здание к чему предназначено». Например, колонны и арки — колонны это структура, это скелет, а арки чистая коммуникация, т. е. здание говорит нам для чего оно сделано, арки вообще можно убрать.
• Архитектура представляет нас в истории. Бывают течения и здания которые чётко говорят о своём времени рождения в рамках двух-трёх годов, а бывают течения, которые вне временных рамок. У некоторых небоскрёбов 1940-х годов можно сейчас поставить современную машину и все будет смотреться гармонично. Или, например, «Венский стул» (автор — Михаил Тонет), которая равносовременная вещь.
• В 16 веке античную архитектуру рассматривали не как далёкую, а как вполне себе современную, в 18 веке создаётся ментальная дистанция от античной архитектуры, величественно-идеальной.
• А античность вообще-то полихромная, яркие краски, немного кудряво-китчевые на самом Парфеноне, что очень далеко от представления об античности как о белом-величественном-спокойном с благородной простотой. Как с цифровой фотографией, фотографируем ерунду, переводим в ч/б и получается арт.
• Архитектура очень связана с понятием подлинности. Это наблюдается например на изменении идеологии реставрации,которая существенно менялась в течение последних полутора веков. Сначала была теория Виолле-ле-Дюка, т. е. здание нужно восстанавливать до того «первозданного идеального состояния» в котором здание может быть и не было никогда. Потом понадобилось две мировых войны чтобы понять, что не искусство сохраняется, а камни. Искусство можно разрушить нажатием одной кнопки.
• Поэтому в 1964 г. появилась Венецианская Хартия — при реставрации надо чётко показывать где старина, а где новодел.
• Ар-деко — архитектура «для людей в настоящем», архитектура 20-го века между войнами, архитектура адекватности. Упрощение форм, отбор важного. Точность (много металла как материала с точными формами) и технологичность (4 этажа в неделю при строительстве Эмпайр-стейт-Билдинг)

Про войну:

• Раньше война была «парадным» театральным зрелищем в культуре. Понадобился весь 19 век, чтобы изжить эту парадность (реалистичные картины ужасов Русско-Турецкой войны в полотнах Верещагина). Да и отношение к боли, к рукотворным страданиям меняется — появляются операции под наркозом. Упрощается военная форма, становится менее парадной, более массовой функциональной. + конвенции: как можно и как нельзя вести войну.
• Монументы архитектуры — «сообщения» что жертвы были не напрасны (как, например, сказать, что «Верденская мясорубка» была не напрасна, хотя фронт почти не сдвинулся), увековечивание памяти. Причём на монументах французских — имена и павших в Первую и Вторую. У нас же только в Великую Отечественную.
• Но, к сожалению, хороший качественный монумент это элемент забвения, а не памяти (переживания внутри были высказаны, выплеснуты, их уже внутри нет), поэтому Европа, например, между двумя войнами ничему не научилась. И потом, мы в 20-м веке стали толстокожими, нас трудно пронять и архитекторы вынуждены искать очень сильные (порой на грани) решения и приёмы.
• Из современного умного монумента изгоняется ощущение «я не с вами, я отстранён». Ещё один важный момент — как жить постоянно с монументом? Либо мы его видим каждый день и вызываем переживания, либо в один прекрасный момент просто отключаем его из «эмоционального поля видимости».
• Дикий бум популярности стадионов после войны: все натерпелись и в условиях зажатости есть место, где выплеснуть эмоции.

Про имперские амбиции:

• Архитектура для диктаторов: нео-классицизм. Советские архитекторы 30-х годов были поставлены в рамки поиска новой мысли в архитектуре, немецким повезло больше — Гитлер два раза поступал в Венский университет, умел рисовать эскизы домов и Шпеер был его личным архитектором.

«Правоверность — состояние бессознательное» (Д.Оруэлл, «1984»)

• Т. е. стоит только выйти из под  обаяния «советской архитектуры нео-классицизма» как она становится убогой и смешной, поскольку в нео-классицизме нарушены многие классические догмы и правила.
• В Италии, наоборот, профессиональная этика мастеров возобладала, поэтому в 1930-40-х годах итальянская архитектура произвела много шикарных вещей.
• Распространение архитектуры империи на провинцию (зачастую не учитывая мысли и чаяния аборигенов) — например, самые высокие здания в Варшаве были построены Царской Россией (Польша как губерния) и СССР после войны (Польша как член блока). Т. е. элемент утверждения национального стиля в архитектуре.
• Финский национальный романтизм был создан под влиянием чаяния народа. Очень чистый, очень стильный, «архитектура для народа», а не для больших идей.

Про церкви:

• Большинство архитекторов 20-го века были не религиозны, но церковная архитектура также претерпела изменения. Церкви стали менее сентиментальны, не дают моральной подпорки для тех, кто в них пришёл — они холодные, немного несерьёзные. Т. е. пришедшие вынуждены работать только со своими внутренними религиозными настроениями и переживаниями и быть более дисциплинированными.
• Кроме того, есть два полюсных направления — мега-большие церкви (часто невысокого архитектурного вкуса) в США и Европе и очень светлые, белые, модернистские, малых форм у скандинавских стран (протестантская религия предполагает больше свобод). Иногда есть вообще минималистские утонченные решения у японских архитекторов или очень «дизайнерские» церкви, которые вообще мало похожи на церковное сооружение, а больше на бренд дизайнера-архитектора.